Фортунатовская система, даже в то время, когда Пешковский субъективно переживал свою свободу от её формалистических стеснений и выступал врагом “морфологизма”, продолжала тяготеть над его лингвистической мыслью.
Эта рослая, дородная красавица с душою младенца, с силою мужчины, с грудью, которая должна бы вскормить богатыря, теперь напоминала невиннейшую пансионерку, которая, вознаграждая себя за год стеснения, тешится однодневной свободой отпуска.
Видно было, что Пульхерия Ивановна добровольно подвергала себя всяким стеснениям, лишь бы дать возможно более простора Афанасию Ивановичу.
