Скрип колёс, фырканье лошадей и овец, рёв коров, плач детишек, стон тифозных, которых тоже везли с собой в отступ, опрокинули нерушимое безмолвие хутора, потаённо захоронившегося в вишнёвых садах. Так необычен был этот многообразный и слитный гомон, что хуторские собаки окончательно охрипли от брёха и уже не бросались, как вначале, на каждого пешехода, не провожали вдоль проулков подводы, от скуки увязываясь за ними на добрую версту.
